Вовка кивнул.
— Да, — тихо сказал он.
— А воробей?
— Он сразу на подоконник упал, — мальчик коснулся комочка перьев пальцем. — Даже не чирикнул. Он же не мог сам?
— Думаю, нет, — честно сказал Перфилов.
— И вам не страшно? — прошептал Вовка, наклонившись.
Перфилов задумался.
— Нет, — сказал он спустя минуту, — сейчас уже нет, мне захотелось найти выход. Может, в этом состоит моя миссия. Я вообще думаю, что это очень загадочная история. Представь, у одного мальчика проснулся дар: когда он злится, кто-то вокруг умирает. Начинается всё с мушек и жуков, они сыплются с деревьев, всё больше и больше, или погибают на лету. Затем, через какое-то время, приходит черёд существ покрупнее. Например, воробьёв. И совсем скоро…
Перфилов замолчал.
— Что? — спросил Вовка.
— Я думаю, если мальчик не найдёт способ не злиться, совсем скоро придёт черёд мышей, кошек и собак.
— А если он не может не злиться?
— Ну как? Почему он не может не злиться?
Вовка поднял голову.
— А вы вот могли бы не драться с толстым дядей?
— Ну, это… — Перфилов вздохнул. — Наверное, если бы не принимал его слова близко к сердцу. Но это сложно.
— А если тебя стукнули, как не злиться? Или обидели, как вас?
Перфилов посмотрел на мёртвого воробья.
— Не знаю. Возможно… Я думаю, Вовка, надо эту злость как-то трансформировать. Понимаешь, разозлиться на саму злость. Успеть понять, что это неправильно, и разозлиться.
Вовка озадаченно нахмурился.
— Это как?
— Как? — Перфилов почесал лоб. — Вот, знаешь, кто-то однажды сказал, что если добро не из чего сделать, то его надо делать даже из зла. Как-то так, по-моему. То есть, злиться не на маму, которая тебя ударила, а на то плохое, что в ней есть. Пытаться, чтобы этого плохого не было. Понимаешь?
Вовка медленно кивнул. Глаза его засветились.
— Ещё лучше, конечно, не злиться, — сказал Перфилов. — Но если это невозможно, то ещё можно поймать себя на этой злости и направить её… или на вещь какую-нибудь, как на отдушину, или на что-то плохое… на болезнь какую-нибудь.
— И вы думаете, что у меня получится?
— Не знаю, но пробовать-то надо. Иначе, боюсь, всё будет развиваться не очень хорошо.
— А если снова?
— Я думаю, Вовка, что ты ответственный человек, — сказал Перфилов. — И вполне взрослый. Сможешь себя контролировать.
Мальчик с сомнением хмыкнул.
— Скажете тоже. Мне — шесть.
— На войне рано взрослеют. А у тебя война. Представь, что жуки-червяки — это твоя армия, и она терпит поражения. Сегодня был убит генерал Воробей. А завтра?
— У меня злость сама вспыхивает, — всхлипнул Вовка.
— Не реви.
Перфилов передвинулся, оказавшись с мальчиком рядом. Он приобнял его, думая, что совсем не подходит на роль всё понимающего взрослого.
— Я вот хочу умереть, — зачем-то сказал он.
— Почему? — боднул его головой Вовка.
— Как-то незачем жить.
— Совсем-совсем?
Перфилов, улыбнувшись себе, потрепал мальчика по макушке.
— Просто она какая-то бессмысленная сделалась. Вроде как что-то делаю, живу, преподаю в школе, но всё это ни мне, ни кому-то другому не нужно.
— Это почему?
Вовка давил локтем на рёбра, но Перфилов не собирался шевелиться. Пусть.
— Ну, как-то… Я ничего не добился в жизни, никого не люблю, меня никто не любит. И что дальше? Пустота.
— Но мне же вы помогаете!
Перфилов посмотрел в синеву окна.
— Возможно, ты то чудо, которого мне не хватало.
— Я не чудо, я — Вовка.
— Ну, да.
Он прижал мальчика к себе. Впрочем, Вовка не долго терпел такое единение, зашевелился, отстранился.
— А вы тоже воюйте!
— С чем? С пустотой в себе?
— Но из пустоты тоже же можно делать добро!
Перфилов пожал плечом.
— Не знаю. Это же пустота. Как можно сделать что-то из ничего? Вы в школе, в старших классах, будете изучать закон сохранения энергии. Он говорит, что из ничего никогда ничего не получается.
— Тогда это неправильный закон! — возмутился Вовка.
— Наверное.
— А если я разозлюсь на этот закон, он исчезнет?
Перфилов вновь посмотрел на воробья.
— Нет, Вовка, давай не будем трогать фундаментальные принципы земного существования, хорошо?
— Ладно, — согласился мальчик.
— А воробья… — Перфилов поднялся. — Давай я положу его в коробку, у меня есть небольшая, и ты похоронишь его во дворе. Или у окна своего.
На кухне он достал из тумбочки картонную коробку от лампочки.
— Вот, — сказал он, вернувшись в комнату, — по-моему, подойдёт.
— Дядя Руслан, вы всё же попробуйте! — пряча воробья в коробку, с нажимом произнёс Вовка.
— Что?
— Ну, не убивать себя.
Перфилов поднял согнутую руку.
— Клянусь! — он подмигнул мальчику. — Мне на самом деле хочется спасти мир.
— От меня?
— От твоей злости. Согласись, это чудо — такой дар, если мы с тобой, конечно, не ошибаемся. И мне совсем не хочется, чтобы этот дар стал проклятием. Для меня это, видимо, что-то значит.
— Тогда я пошёл? — спросил Вовка.
— Да. И постарайся не злиться.
Вовка показал язык.
Хлопнула дверь. Нет, подумалось Перфилову, это не "крапивинский" мальчик. Был бы он старше на шесть или восемь лет…
Впрочем, "крапивинские" мальчики живут совсем в другом мире. Возможно, что в том, сиреневом, соприкасающимся с Разгуляевым между пятью и шестью часами.
Перфилов почесался, вскинул руки и рухнул на диван.
А хорошо поговорили! Нет, не зря он сходил на новоселье. Не было бы счастья… Он фыркнул, вспоминая пролитое вино. Кошмар! Ну, не рассчитал, краник дурацкий…